Самюэля Беккета называют почему-то классиком абсурдизма. Не нахожу ничего абсурдного, если не считать абсурдным лаконичную точность формулировок. Поразило, как он препарирует действительность. Словами его же героев:
- Что же всех так привлекает в нем?
- Его хирургические способности.
«Мерфи» как разрез мыслей. Точно структурируемый скелет. Все фигуры, кроме сознания автора, подставные. Их нет. Просто озвученные мысли. Беккет не наращивает на кости мяса. Жизнь в романе схематична почти как у Виана. Но без лишней магии, без скрадывающего недостатки мягкого волшебного света. Жесткий правдивый неестественно белый «дневной» свет операционной. Здесь нет теней. Операция началась.
- Я есть то что я делаю, - сказала Селия.
- Нет, - сказал Мерфи. – Ты делаешь то, что ты есть. Претерпеваешь жуткое истечение своего бытия в делание. Такое вот делание. Неизбежное и нудное.
Интеллектуальный восторг. Плюс наглядная разница между мужчиной и женщиной. Она заключается и в том, как Мерфи, схематичный мужчина, и Селия, схематичная женщина, решают проблему, поставленную одним простым фактом. Факт и в самом деле очень прост, вот он – человек смертен.
Решение Селии – милосердное служение. Под видом любви, быть может. Продажная любовь в ее случае даже более чиста, более естественна, в ней нет эгоизма, пытающегося переделать, как в случае ее любви к Мерфи.
- Женщины – нечто изумительное. Они никогда не убьют до конца то, что, как им кажется, они любят, а то мог бы захиреть их инстинкт искусственного дыхания.
Решение Мерфи – достижение абсолютной истины, абсолютной свободы. Он видит события наперед и спокойно принимает возможное будущее. Для него любовь - форма рабства.
- Ты, мое тело, мой разум … одно из них должно пропасть, - говорит он Селии. Но он любит ее, и любя, хочет остановиться, хочет и ее остановить, бесконечно оттягивая неизбежное, ссылаясь на систему звезд, на знаки, обманывая сам себя и бесконечно возвращаясь. На самом деле у них нет выбора.
- Ничто не могло остановить его, и он ускользнул от дополнительных заданий и наград туда, где не было никаких дополнительных заданий и наград, а только один Мерфи, в улучшенном издании, освобожденный от всякого знания.
Его стремление освободиться, сначала от вещей, потом от имбирного печенья, наконец от Селии, сама его служба у Бома, сродни рассказу Акутагавы Рюноскэ «Святой». В нем человек, осознавший что он смертен, решает стать святым. В деревне никто не знает как это сделать и он отправляется в город. В городе он попадает в услужение в семью, обманом пообещавшую ему помочь, если он бесплатно поработает у них двадцать лет. Через двадцать лет верный слуга требует у хозяина и хозяйки обещанное. Растерянная хозяйка желает его умертвить и оправляет на самую верхушку высокого дерева. Она велит отпустить руки и не держаться. К ее удивлению человек не падает, а идет прямо по небу, удаляясь все дальше, пока не скрывается в облаках. Напоследок он ее благодарит.
Разгадка происшедшего лежит в устройстве мозга Мерфи.
- Его разум не функционировал по принципу кассового аппарата, подсчитывающего суммы текущих фактов в мелкой монете, т.е. функционировал не в качестве инструмента, а в качестве места, к уникальным наслаждениям какового его как раз и не подпускали текущие факты. И он считал естественным подавление этих фактов как избавление от оков.
Избавлением Беккета был Мерфи, избавлением Мерфи – отказ от фактической стороны жизни, в итоге свобода, равная смерти.
Условно освобождается неподкупный Купер, от некоторых своих физических привычек, и способный летать мистер Келли, этот целиком и полностью. Ведь достаточно просто не лгать и верить себе. Остальные в романе продолжают свои схемы-пути. Уродливо выведенные недочеловеки, недотягивающие даже до того, чтоб быть названными.
- Рычаги, это усталое сердце. Селия закрыла глаза. Все на выход.
С этими словами в театре марионеток опустился занавес.